Выпускной вечер в Рижском техникуме железнодорожного транспорта я пропустил из-за "технической" неисправности, а уже на следующий день мои одногруппники в сопровождении родных и близких отправились на общий сборный пункт, более известный в призывных кругах как "обезьянник", располагался в двух пятиэтажных корпусах бывшей пересыльной тюрьмы, после чего недружными коллективами разъехались по учебным центрам Советского союза.
Пройдя специальные тесты и медицинскую комиссию, я был признан годным к строевой службе в сухопутных войсках. Прислушавшись к доводам семьи, я решил поступить в институт на профильную специальность, соответственно до осени получил отсрочку от службы в рядах вооружённых сил.
После непродолжительных поползновений в мир высшего образования я предположил, что за два года весь скудный запас, приобретённых знаний иссякнет, поэтому в конце октября я зашел в администрацию института и оптимистично представил повестку в секретариат института, о том, что ухожу защищать Родину, намеренно умолчав от кого. Решив все текущие вопросы с коллегами по цеху и поклонницами я обрил собственный череп и с повесткой явился на сборный пункт (Рижский "обезьянник" находился напротив института инженеров гражданской авиации), где меня уже ждали "покупатели" во главе с майором Алёшиным, который сильно напоминал "Рейхсфюрера СС" Генриха Гимлера. (Меня этот факт тогда сильно позабавил, и, как оказалось, не случайно, в процессе службы я не раз бывал на допросах у этого "Рэйхсфюрера" в отдельном кабинете). В первый день наша команда была не доукомплектована и во избежании "криминала" местных рекрутов распустили по домам, а иногородние продолжили попойку на нарах в обезьяннике. Вернувшись к ночи домой, я впервые почувствовал разницу между казённым и домашним бытом. В тот вечер мой дом был пуст, но кастрюля с горячими пельменями дымилась на плите, а записка с подробными инструкциями явилась дополнительным стимулом. Это была моя последняя королевская трапеза в эпоху развитого социализма.. Следующий день пролетел в навязанной суете, нас постоянно строили и подсчитывали, после чего опять загоняли в барак, а особо "буйных" стращали, что выкинут из команды номер 101 (ПВ) и о "продадут" в "шурупию" (СА). Тогда это был единственно весомый довод для анархически настроенных рекрутов. К вечеру второго дня "Водолаз" он же м-ор Алёшин, собрав две сотни ополченцев, загрузил всю биомассу в 130-ые "ЗИЛы" и под "конвоем" отвез на центральный вокзал города, где в общем порядке всех разместил в пригородном поезде и отправил в направлении города Вентспилс. Настроение у многих было бодрым, кроме тех, кого настигло страшное похмелье.
Вентспилский пограничный отряд нас встретил прожекторами ночного освещения и криками, "Ура Духов привезли!".
После посещения вещевого склада, где нас одели в новые коммуфляжи и дорогую курсантскую форму, мы заметили завистливые взгляды старослужащих. Перед тем, как облачиться в новый облик, нас пригласили в баню, но, как оказалось, баня была не протоплена и мы совершили омовение в душе, где была только холодная вода. Одеться по уставу нам помогали бойцы из комендантской роты отряда, лично мне первые уроки наматывания портянок преподал Женя Липцер (впоследствии ставший супругом моей одноклассницы и моим товарищем).
После всех формальностей нас снова погрузили на грузовики и отвезли на базу Десантно Штурмовой Манёвренной Группы в посёлок "Варве".
Так и началась моя уникальная служба по защите разваливающегося строя.
Наиболее яркими событиями первого года службы для меня стали неуставные отношения с сослуживцами и уставные с командованием. Подобная картина всегда возникает, когда собирается несколько человек и кто-то от кого-то чего-то хочет. На первом неуставном моменте мне пришлось пообщаться с коллегой своего призыва из одной закавказской республики, который всех уверял, что он мастер спорта по боксу, а его дядя известный вор. Для убедительности показывая удостоверение, тех, кто пытался детально изучить содержимое его "ксивы", укладывал в нокаут левым боковым. Поразмыслив над происходящим, я пришёл к мнению, что в пограничные войска не берут людей родственных с ворами, а если даже мой коллега в 18 лет является мастером спорта СССР по боксу, то почему он в строевой части, а не в спортивной роте. Я предложил ему контактно "поработать" в закрытом помещении, но Эдик Данэлов (так завали МС) не решился, сказав мне, что я смелый и всё в таком духе.. предложив свою "чистую" дружбу. Одной из ярких впечатлений мне вспоминается моя армейская "судимость" с отбыванием восьми суток на гауптвахте пограничного отряда. После года добросовестной службы, мой патриотизм и уважение к службе стали терять свои позиции. Подобное мировоззрение у меня стало формироваться после того, как я стал вникать в то, что происходило в порту и за забором нашей части. А там стремительно менялась жизнь и настроения граждан, которые хотели жить вот так..
В армии, как правило, не любят людей с обоснованной жизненной позицией, а инициатива всегда наказуема, если она не принесла дивиденды руководству.
Во так и на этот раз мне было сказано, что за ряд нарушений по службе, я попадаю под арест и отправляюсь в комендатуру в/ч 2335. Меня такая постановка вопроса даже порадовала, мне настолько надоело мотаться шесть через шесть на пирс импорто-экспортного ройона, что рад был прокатиться и до кпз.
Единственной проблемой для меня стала разлука с Грантом (моей служебной собакой) единственно светлым существом. Проблема была в том, что Грант не ел с чужих рук и никого кроме меня не впускал в свой вольер.
Но приговор был именно на то и направлен , чтобы поубавить моей индивидуальности и инициативы (я всё свободное время проводил в спортивном зале, где пытался удержать форму и навыки каратэ, полученные на гражданке). Мне так и пояснили, что если бы я не выделялся, а сидел в курилке со всеми вместе, то и проблем бы не было.( Как потом выяснилось многие из курилки попадали в неприятные ситуации на службе в виде "пролёта" с учебным нарушителем, после чего им приходилось "честно рассказывать" про своих товарищей в особом отделе части. Стимулами для многих становилось получение лычек на погоны, выезд в отпуск на родину.... Я же уволился в звании рядового, что практически нереально для солдата МКПП ПВ)))
В дорогу на "губу" наш рыжий повар принёс мне буханку свежего хлеба со словами "в камере пригодится". Но, как оказалось, в камере была другая проблема, всем участникам не хватало места, поэтому пару ночей мне пришлось спать на собственной шинели, постеленной прямиком на бетон камеры.
В один из солнечных рассветов рядом с собой я обнаружил небольшой сугроб снега, который проник через выбитую форточку: с вечера были отключены батареи, а мои почки тоже пришли на грань полной разрядки.
Но эти неудобства мне показались незаметными, так как, мне посчастливилось "отбывать наказание" с весёлыми ребятами из морских частей пограничных войск, а из нашей камеры постоянно доносился смех и песни группы "Воскресение".
Такая атмосфера не смогла быть незамеченной охраной из комендантской роты и меня перевели в одиночную камеру, надеясь на то, что это меня погрузит в уныние и я стану мрачнее. В одиночке я приспособился спать натягивая на себя ОЗК (общевойсковой защитный комплект) в перерывах между которым я продолжил рисование трёхмерных эскизов в армейском блокноте и набивке ударных поверхностей собственных кулаков. Вечером третьего дня отсидки меня вызвали на серьёзный разговор к старшему смены нашего конвоя. Когда я попал в служебное помещение, то меня ждало несколько человек в ПШа мило улыбаясь и норовя пожать мне перебинтованную руку, которую я повредил на спецработах по расконсервации БТР-80.
Осмотревшись в полутёмной комнате я не сразу разобрал в чём подвох, изначально предположив, что именно так заставляют отречься от воинской присяги))
Но после некоторой паузы прояснилось, что моё камерное творчество волновало души ещё нескольких красноармейцев, из темноты поднялся коренастый парнишка и сообщил, что он имел честь соперничать со мной в одной из разборок на гражданке и я оставил у него бланш и хорошее впечатление о технике.
Звали его Игорь Масловский, но я так и не смог вспомнить его подбитое лицо и при каких обстоятельствах я успел завоевать авторитет.
Меня сразу пригласили за общий стол, где в изобилии водились рижские шпроты, апельсины, жаренная картоша и ароматно заваренный черный байховый чай.
Мне предложили разделить трапезу с конвоем, но я вежливо отказался, доходчиво пояснив, что в данной ролевой игре я зк, а они конвой. Мои доводы оказались очень убедительными, поэтому меня снова "построили" и отправили в "хату", вложив в руки кастрюлю, в которой находились бруттальные макаронные изделия, сваренные вкрутую!!! Когда я попытался извлечь гастрономический трофей, то он в течении нескольких секунд прыгал по столу и никак не хотел участвовать в нашем насыщении. "Не солоно хлебнувши", уповая на народную мудрость "утро вечера мудренее" мы негромко прокричали "застава отбой" и отошли ко сну.
Но, оказывается, всё только начиналось, в нашей камере приоткрылась дверь и свете прорывающегося фонаря мы обнаружили пакет доверху набитый консервами, апельсинами и свежим хлебом. Пацаны из комендантской роты сочли негуманным оставлять нас без атмосферы праздника, так как они лучше нас знали, что это лишь ролевая игра. Вернувшись с "губы" на службу, я смотрел на всю суету вокруг устава, 500 дней Г.Явлинского, агитацию на выборы начальника Прибалтийского пограничного округа генерал лейтенанта Гапоненко с таким омерзением, что мой ныне ушедший командир Борис Дмитриевич Бесов наградил меня знаком "Отличник Пограничных войск", в этом я усмотрел истинно отечественное воспитание "кнута и пряника".
Но это меня не с подвигло на безобидные беседы и "игре на перкуссии" в особом отделе у господина Вельможко. У меня на службе был дерзкий товарищ по имени Глеб, у которого папа присматривал за всем Прибалтийским пограничным округом, и об это знали все.
Так вот на одном из политзанятий, которое вёл "Ходок к Ельцину", по имени Петя Кандинский, выступил Глеб и сказал при людно: "Товарищ капитан, вот мы сейчас сидим и слушаем бред про "500 дней", а я только что по тихому ездил домой, а там все воруют и делят советское имущество.
Вот, когда мы вернёмся на дембель, мы тоже захотим хорошо жить, вкусно есть, научите нас лучше воровать!" После этих откровений Глеб поехал дослуживать в Таллин, а я стал пожизненным часовым границы.
Мне всегда нравились стрельбы из штатных образцов отечественного оружия (АГС "Пламя", РПГ, СВД, АКС-74-У, РПК), когда нас впервые привезли на ПУЦ и продемонстрировали выступление старослужащих в упражнении "Отделение в обороне" я не мог уснуть пару ночей от восторга, особенно запомнилась работа снайпера и пулемётчика трассирующими боеприпасами по бочке с бензином, в результате чего она выкинула огненный шар.
Это настолько впечатлило, что я написал несколько писем своим друзьям в разные концы союза, а они мне отписались не менее восторженными откликами, о первых прыжках и погружениях на дно океана. Наша армия всегда была мерилом мужского начала, но в момент смены идеологических плюсов всем показалось что мы оказались не в том месте не в то время.
Мы служили не на войне, но в катастрофически неукомплектованных подразделениях (30% вместо 100%), так как в те годы поднялась волна уклонистов из-за боязни отправки в Афганистан и на теме пацифизма, а другая половина не подходила под нужные стандарты из-за дефектов в анкете или по плоскостопию с косоглазием. Наши деды защищали Русь потому, что идеология была выше сознания, сегодня есть альтернатива быть наёмником и делать карьеру в горячих точках. У нас не было ни идеологии ни альтернативы. Но по истечении времени в памяти остались только весёлые истории наполненные юношеским сарказмом и уважение самой идеи о священном долге каждого мужчины о защите своей страны. Как то одна из моих подруг прониклась ко мне услышав несколько весёлых историй из моей портовой жизни с реальными персонажами тех лет: начальнике бригады грузчиков Сивохе, воронежском уникуме Иване Никульшине, активистке интер-клуба Свете Кротовой, прапорщике Гене Кугубаеве. В нашем подразделении были уникальные военнослужащие, которых я и считал элитой пограничных войск. В данном случае, я имел в виду начальника МКПП "Вентспилс" подполковника Евграфова. Меня сразу удивила его непохожесть на серую массу остальных офицеров и прапорщиков, так как его внешний вид подсказывал о его незаурядном интеллекте, а тело двадцатилетнего юноши о физических кондициях. Моим первым впечатлением стало наблюдение за человеком, регулярно выбегавшим из ворот нашей части и возвращавшимся обратно по истечении длительного времени. Изначально я не сразу признал в сухощавом бегуне своего командира, мне казалось, что это какой-то залётный неформал временно проживавший в служебной гостинице нашей части. Моё внимание приковал не сам атлет, а его внешний вид, который состоял из спортивной обуви, шорт и нунчаку (окинавское дробящее оружие).
Такая картина наблюдалась до выпадения первого снега, после чего подполковник добавлял в свой гардероб лёгкую шапочку. Я не уточнял какую дистанцию пробегал командир, но по моим субъективным подсчетам это было не менее 25 километров каждый день. Когда я поинтересовался на тему нунчаку, предположив, что подполковник мастер Кобудо, то получил неожиданный ответ "эти палочки я ношу для защиты от диких собак, встречающихся в лесу". Ещё одной из ярких граней подполковника была его страсть к хорошему пару, который по четвергам наводился в нашем БПК (банно-прачечном комплексе). Когда я не был на службе в порту, мне иногда доводилось попасть с командиром на первый пар, в армии это особенно актуально, так как организм часто промерзал до позвоночника. Баню я любил и в юношестве, но основные понятия мне привил подполковник Евграфов, сделав акценты на работу с паром и обтиранию снегом. Подполковник был ярым противником курения табака и употребления алкоголя: за курение в его присутствии он не раз делал замечания старшим офицерам нашего пункта. Командир Евграфов был убеждённым вегетарианцем и последователем сыроедения овощей и фруктов, отчасти благодаря собственным пристрастиям и хозяйственности старшего прапорщика Пухова: в нашей части вырос большой парник, в котором произрастали экологически чистые огурцы и томаты. Данная продукция в сезон поступала на стол военнослужащих в виде салатов. Спустя много лет после окончания срочной службы я отдыхал с друзьями в одном из частных владений приморского алигаррха по имени Валера и я рассказывал о своём продвинутом командире Евграфове. После окончания моих монологов ко мне подошёл молодой человек и, представившись по имени и фамилии, поблагодарил меня за тёплые слова в адрес моего командира. После паузы я понял, что перед мной стоял сын того самого подполковника Евграфова, так как у юноши тоже была фамилия Евграфов.
Моим самым ярким впечатлением из армейской жизни стали первые стрельбы, самым большим разочарованием то, что мы защищали непонятно что и зачем, а самой большой неожиданностью то, что нет тихого часа)). Вот и прошло двадцать лет со дня возвращения домой, но всё лучшее что дала мне служба на границе и сегодня со мной. Слава Пограничным войскам!
